— Не рассказывай, тогда не сбудется, — торопливо прервал его Фередир.
В разрывах крон елей неподвижно светили звёзды.
Гарав лежал и думал. Не об убитых, лежавших в полусотне шагов от стоянки, нет. Теперь ему не хотелось спать — короткий нервный сон сыграл плохую шутку с усталым мальчишкой.
— Эйнор, — позвал Гарав. Тихо позвал, но оказалось, что рыцарь не спит.
— М? — так же негромко и как-то равнодушно отозвался он.
— Сколько стоит всё то, что ты мне купил в Форносте?
— Двадцать восемь кастаров, считая коня, — спокойно ответил рыцарь.
— Когда я их отслужу?
— Если брать жалованье наёмника, — в темноте произошло шевеление, на секунду мигнули и погасли некоторые звёзды — Эйнор ворочался, даже привстал, — то через семь месяцев.
— А если брать жалованье оруженосца?
— Оруженосцы служат не за жалованье.
— Ради чести? — Мальчишка попытался снасмешничать, но голос дрогнул.
— Не только, — неожиданно ответил Эйнор. — Оруженосец мечтает стать рыцарем. Это дорога в жизнь. В другую. Собственно, почти все оруженосцами в первую очередь ради этого и становятся.
— Почти все? — уточнил Гарав, привстав на локте.
— Я знаю одно исключение, — отозвался рыцарь. — Тебя… — Он сел. — Слушай, Волчонок, что тебя беспокоит?
— Будущее, — честно признался мальчишка. — Моё маленькое будущее в этом большом мире. Я принёс тебе присягу, я твой оруженосец. Но мне хотелось бы знать, что дальше.
— У тебя нет своего будущего, пока ты не станешь рыцарем, — спокойно отрезал Эйнор.
— Так, — не менее спокойно кивнул Гарав и лёг на спину, заложил руки под голову, глядя в небо. — Если я не хочу?
— Ты не хочешь? — ровно спросил Эйнор.
— Сдаюсь, хочу, — согласился Гарав. — Я думал об этом ещё раньше, до клятвы, и давал её не просто так, не думай. Но что потом? Я хочу, но я смогу?
— Ну, если мы вернёмся из этого похода, — заговорил Эйнор, — а у нас очень мало шансов на это, я тебе скажу — то в будущем у тебя будет примерно шесть шансов на четыре, что ты станешь рыцарем в ближайшие пять-семь лет. Ты вынослив, ловок, достаточно храбр и достаточно туп… — Гарав невольно хихикнул — Эйнор холодно пошутил. — Князь посвятит тебя не без удовольствия, особенно если узнает, что ты мой оруженосец, ведь князь — мой воспитатель.
— Я не знал. — Гарав сел.
— Теперь знаешь… Четыре шанса на шесть, что в те же ближайшие год-семь ты погибнешь, и я тебе обещаю, что ты ляжешь возле нашего фамильного кургана, если будет, что класть; если нет — там вместо тебя положат плиту из мрамора.
— Спасибо, — без малейшей иронии ответил Гарав. — Предположим, что я стал рыцарем. Тогда?
— Тогда ты или станешь доказывать всем, что имеешь право на место в княжьей дружине — или получишь, как отец Фередира, свой fyellk. — Эйнор употребил слово из талиска, но Гарав кивнул, он знал, что это земельный надел за службу. — Если ты прослужишь рыцарем двадцать лет, fyellk превратится в theyd, и ты волен будешь жить на своей земле в меру своего разума и взглядов на жизнь. Я знаю тех, кто начинал сам пахать эту землю и находил в этом удовольствие — и знаю тех, кто тихо спился на покое, распродав theyd богатым крестьянам по соседству. В общем, всё будет в твоих руках… пока ты держишь в них меч — и будет зависеть от этого меча.
— А ты рыцарь князя? — утвердительно спросил Гарав.
— Да.
— Чем это лучше?
— Для меня не стоял этот вопрос, я пошёл путём моего покойного отца.
— Но всё же? — добивался Гарав.
— Подарки. — Гарав не видел Эйнора, но услышал, что тот улыбается. — Нет, правда. Даже прижимистый властитель не скупится на свою дружину. Денег тебе будет хватать с избытком. Но княжеские рыцари нечасто умирают на покое в дружинной зале.
— Я не трясусь за свою жизнь, — честно сказал Гарав.
Эйнор согласился:
— Я верю. Тебе очень нужны деньги?
— Я не знаю, что мне нужно, — признался Гарав. — Но я не очень люблю власть, Эйнор. На моей родине… — Он не стал договаривать. — Я не люблю власть, — повторил мальчишка.
— Выслуживай fyellk, потом theyd, — снова почти равнодушно подытожил Эйнор.
— Эйнор, — жалобно сказал Гарав, — а ты совсем не будешь давать мне денег в эти годы?
Рыцарь засмеялся.
— Будут и деньги, и подарки, и военная добыча…
— Не хочу, — буркнул Гарав. — С мёртвых…
— Никто не просит ничего брать с мёртвых, этот браслет — дело особое. Но кошелёк на поясе мертвецу не нужен, тем более — взятое во вражеских домах и крепостях… Ты не можешь уснуть?
— Не могу, — признался Гарав. — Я думаю, всё время думаю. Про…
Он не договорил, глухо замолчал. И вздрогнул сам — думал, что Эйнор уже уснул:
— Нам сначала надо вернуться, Гарав. Лучше думай о том, что мы не вернёмся. Тогда тебе будет спокойней.
Следующие дни запомнились Гараву как череда редкостно неприятных дневных и ночных часов. А тот день, когда он убил человека, — как последний на долгие-долгие дни, когда он читал стихи, а Эйнор смеялся и вообще говорил.
Они окончательно углубились в лес. Чёрный, мокрый и холодный, несмотря на лето. Тут росли почти только гигантские ели — кроны начинались выше головы всадника, чёрные, даже не зелёные. Они смыкались в сплошной, не проницаемый ни для света, ни для дождя полог, под которым царил вечный полумрак и росли можжевельник и серый папоротник. Корни гигантов облегал жёлтый и зелёный мох, а стволы в обхвате были — Эйнору, Гараву и Фередиру вместе встать и сцепиться руками, а то и больше.