…От одеяла, которым укрылась Мэлет, пахло железом, сыростью, конским и человеческим потом. Эльфы очень остро ощущали запахи, и некоторым из-за этого было трудно общаться с людьми. Но сейчас эти мысли казались Мэлет недостойными. Люди спасли её. Спасли. И…
Мальчик рядом посапывал, потом тихо вскрикнул и дёрнулся, выпростал руку — с неровно, но тщательно обрезанными (явно ножом) ногтями, плохо отмытую и побитую; нашарил меч, сжал рукоятку. Потом пальцы расслабились. Мэлет ни за что не позволила бы себе проникнуть в его сны, но она касалась их краешка — всё равно что войти в реку или сидеть на берегу и смотреть на текущую мимо воду. Сны были стремительные, изменчивые и живые, как пролитое неосторожным учёным жидкое серебро. Эльфы, которые спят редко, а могут и вообще вообще не спать подолгу, не видели таких снов. Их грёзы наяву были плавными и спокойными. А здесь…
Мальчик что-то тихо сказал на непонятном, но красивом языке. Для эльфов слова талиски были слишком быстры и коротки, слова адунайка — слишком неблагозвучны. Этот язык был другим.
Мэлет перелегла на бок и стала смотреть в светлый затылок человеческого мальчишки.
Утром подморозило. Начало июня, блин, нариэ по-здешнему… Одеяло прихватило к земле, и даже торчащие из-под плаща сапоги побелели (во сне мальчишке привиделось, что он опять идёт босиком по ледяной каше). Гарав закутался с головой и проснулся только тогда, когда стало уже совсем холодно.
Тогда он откинул плащ и сел.
Утро было пронзительное, ясное, всё кругом покрыл иней. Солнце еле-еле поднялось краешком над горами, тонкой зубчатой линией поднимавшимися на востоке. Горел костёр, около него Фередир подкидывал в пламя клубки сухих былок. А…
А больше никого не было. Ни Эйнора, ни эльфов.
Гарав и сам не ожидал, что ему вдруг станет так — до боли в груди, до слёз на глазах и тугого шнурка, перетянувшего горло, — плохо.
Ёжась и сглатывая, он подошёл к костру, хмуро кивнул так же кивнувшему в ответ Фередиру. Обнял и погладил голову подошедшего Хсана, потом поцеловал и слегка оттолкнул — иди. Конь вздохнул и пошёл к Азару, который хрустел ячменём, сунув голову в торбу.
Оставленная с вечера в котелке вода подёрнулась льдом, мальчишка проткнул его пальцем.
— Не студись, я квенилас заварю, — сказал Фередир и бросил в булькающую на огне воду котелка несколько скрюченных чёрных листочков. Они упруго распустились, закрутились, вода начала коричневеть спиральными струйками. — Эти… эльфы оставили.
— Чай! — обрадовался Гарав, ощутив знакомый запах — только более сильный и приятный, чем он привык.
— А? — Фередир поднял голову.
— Нет, ничего… — Гарав присел рядом на корточки, втянул запах заваривающегося чая. — А где все?
— Эльфы уехали на юго-запад, — Фередир махнул рукой. — В Артедайн, а оттуда будут добираться до Раздола. Эйнор их проводит — недалеко, сказал, что к полудню вернётся.
— А чего не разбудили? — сердито и глупо спросил Гарав. Фередир удивился:
— Эйнор сказал — ты вчера поздно лёг. А что?
— Ничего, — буркнул Гарав и опять потянул ноздрями воздух. Фередир зачерпнул кружкой тёмную кипящую жидкость, поставил на иней. Зачерпнул вторую, потом снял котелок с огня. И сказал:
— Что-то мне не нравится. Вообще не нравится. И Эйнору. — Фередир говорил отрывисто. — Плохо что-то.
— Мы что, вернёмся назад? — Гарав передвинул кружку к себе. Фередир покачал головой:
— Ну нет. Но вполне можем не вернуться.
— Ну… — Гарав пожал плечами.
И вдруг как-то очень обыденно понял, что это будет ужасно — умереть и больше ни разу не увидеть Мэлет…
…Эйнор приехал, когда солнце подобралось к зениту, стало тепло и весь иней растаял. Оруженосцы сидели у костра и смотрели — почти час смотрели молча, — как по мокрой равнине от дальних скал приближается всадник. Сперва как точка, потом — как маленькая фигурка, потом — как отчётливо различимый кавалерист. Потом они различили черты Эйнора и оба сразу встали.
Эйнор подъехал шагом. Соскочил, бросил поводья Фередиру, знаком показал Гараву: «Налей». Тот торопливо черпнул подогреваемый чай, подал кружку рыцарю.
— Есть будешь?
Тот, глотая, мотнул головой, сплеснул остатки под сапоги. Выдохнул.
— Сворачивайтесь, едем.
— А где… — Гараву показалось, что он сказал «Мэлет». Но он не сказал — договорил: —…эльфы?
— Уехали, — рассеянно сказал Эйнор, глядя куда-то сквозь оруженосца. Тряхнул тёмными волосами, слипшимися от пота и сырости в длинные острые пряди. И стал поправлять сбрую на Фионе.
Лес начался чуть ближе к вечеру, после спуска в широкий распадок, уходивший вправо и влево. Мокрый и пустынный лес, чёрные ели и редкая трава, серый можжевельник и звериная тропа, видимо, почему-то знакомая Эйнору.
Эйнор кстати повеселел — точнее, стал обычным. Ехал впереди, временами тихонько посвистывал.
— И что, весь Ангмар — такая пустыня? — со вздохом спросил Гарав. Фередир фыркнул, а Эйнор ответил, не поворачиваясь:
— Нет, конечно. Главное — уметь выбирать путь.
— А куда мы едем?
— К истокам Гватло. — Фередир быстро и удивлённо посмотрел на Эйнора, и Гарав понял, что тот тоже не знал этого. А Гарав и не знал, где это. И больше не стал ничего спрашивать. Ехал и думал про Мэлет. Думал, думал, думал, то ворочал мысли, как тяжёлые камни, то плескался в них, как в приятной светлой воде.
— Глорфиндэйл — полководец Элронда, — вдруг сказал Эйнор. Гарав поднял глаза. — Он родился раньше солнца и луны и видел Валинор.